Форум » Мерекюлаский десант. 1944г. 13-14 февраля. » Мерекюлаский десант. 1944г. 13-14 февраля. (продолжение) » Ответить
Мерекюлаский десант. 1944г. 13-14 февраля. (продолжение)
stranik: Мерекюлаский десант. 1944г. 13-14 февраля. Десант батальона автоматчиков 260-й бригады морской пехоты КБФ, который практически погиб полностью, в боях с немецко-фашисткими войсками, был высажен, в ночь с 13 на 14 февраля 1944г. Командовал операцией командир Островной ВМБ флота контр-адмирал Г. В. Жуков. Батальону морской пехоты, без танков и артиллерии, ставилась задача ударом, в направлении Мерекюля, перерезать приморское шоссе и железную дорогу Нарва — Раквере, овладеть станцией Аувере, прочно оседлать узлы дорог и удерживать занятый рубеж, до подхода сухопутных частей. В состав десанта были выделены: - 571 отдельный батальон автоматчиков под командованием майора Маслова Степана Петровича; - стрелковая рота под командованием старшего лейтенанта Заволокина Ф.П. (в десанте именовалась – 4 стрелковой ротой); - взвод разведки под командованием младшего лейтенанта Давитая Михаила Ермоловича ; - взвод саперов под командованием лейтенанта Кузнецова Григория Константиновича; - взвод ПТР под командованием командира роты ПТР 3 отдельного батальона старшего лейтенанта Долгих Василия Павловича; - санитарная часть; - связисты; Все эти подразделения приданы батальону и насчитывали 517 человек. В числе десантников было восемь девушек – санитарок, связисток. Только одной из них — Анне Устюжаниной — довелось вернуться. При высадке десанта она была ранена и доставлена на корабле в Кронштадт. Вооружение десанта: - 3 миномета калибра 50-мм, - 12 ПТР, - 2 станковых и 12 ручных пулеметов, - основное оружие морских пехотинцев – автомат, 70 бойцов были вооружены винтовками, - сухой паек на 2 суток, боезапаса и гранат – на 3 дня боя, - у каждого сапера - по 10 кг взрывчатки. Тяжелого вооружения десант не имел. Отряд кораблей высадки командир – капитан 2 ранга Горбачев Г.М.: - 8 бронированных катеров «морской охотник», - 2 морских бронированных катера, - 2 бронированных катера, - 1 катер «МО». Всего 13 ед. Отряд обеспечения перехода - тральная группа из 10 катеров-тральщиков Островной военно-морской базы. Отряд кораблей артиллерийской поддержки в составе канонерских лодок «Москва», «Волга», «Амгунь» и восьми тральщиков. Командир отряда огневой поддержки – капитан 1 ранга Кудрявцев С.В. Прикрытие с воздуха должны были осуществлять 30( или 20) самолетов 3 гвардейского истребительного авиационного полка КБФ. Однако в высадке участвовали только бронекатера и морские охотники, всего - 13 судов. Потери судов - Два катера «морской охотник» были потоплены при высадке, ещё 1 «морской охотник» и 1 бронекатер получили значительные повреждения. Силы десанта и отряд поддержки вышли, с острова Лавенсари, в Нарвский залив, ночью 13 февраля. Переход и начало высадки первой группы были произведены скрытно и без противодействия противника. Но вскоре враг обнаружил десант и открыл артиллерийский и минометный огонь. Однако удалось высадить 432 человека. И только со стрелковым оружием. По некоторым имеющимся сведениям десант уничтожен к вечеру 14 февраля, отдельные очаги сопротивления, к 15 февраля. Десант уничтожен практически полностью. В живых остались единицы - через линию фронта вышло 6 бойцов, ещё 8 раненых десантников были захвачены в плен. Об истории десанта остались крайне скудные сведения. Мы, участники данного форума, постараемся здесь свести некоторые данные и информацию, о десанте, а также свои мысли. Дополнительные источники. "Разве можно забыть Мерекюла ?". Автор: Гринкевич, Владимир Иванович Выпуск: 1979г. За наводку спасибо участнику veresh. Ссылка - http://www.koguja.ee/books-90.html Статья участника форума veresh, о Мерекюласком десанте. 260 отдельная бригада морской пехоты Краснознаменного Балтийского флота Девушки-десантницы, в десанте Мерекюля. План десантной операции
stranik: Radhost Нууу, там ведь вообще более 1000 десанта было, чуть ли не с эсминцами поддержки, было чего бояться...
stranik: Гарная статейка! Как раз в стиле агитпропа. Только современного. Похожий конечно. Только вот ньюанс ,на фотографии нижняя часть т.н. костюма ракетчика КР. Такие сейчас активно распродаются в интернете.
stranik: Тут есть подборка, со статьями, которые посвящены мерекюласкому десанту - http://news.technotronic.org/ensv/tag/%D0%B4%D0%B5%D1%81%D0%B0%D0%BD%D1%82-%D1%83-%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%BA%D1%8E%D0%BB%D0%B0/ Статья о БМК-508
Radhost: Сообщение от Kamerad : Операция "Мерекюлаский десант" 2016 URL : http://kamerad.ee/index.php?option=com_kunena&view=topic&catid=15&id=349&mesid=3209&Itemid=157&lang=ru Сообщение : ----- Приглашаем всех желающих принять участие на традиционное возложение венков к памятнику у Мерекюла и на могилу десантников 14 февраля 2017 г. Будем рады разделить с Вами память об этом событии и его героических участниках. Программа мероприятия: 10.20 – встреча участников у братской могилы №2 в п.Синимяэ, 10.30 – возложение цветов на могилу, минута молчания, 10.40 – отъезд к памятнику у Мерекюла, 11.00 – возложение цветов к памятнику, торжественные речи, минута молчания, 11.30 – начало пешего похода по «Тропе памяти», 12.20 – панихида у креста на месте обнаружения одной из групп десанта, 13.00 – обед в полевой кухне в точке окончания похода.
stranik: Radhost Спасибо, за информацию.
Radhost:
Radhost: То, что осталось от бункера командного пункта роты Кольхазе, впечатления не производит. Перед ним на схеме позиция 2-х сантиметрового флака.
stranik: В Синимяэ перезахоронили останки 202-х советских воинов Кроме того, началась полная реставрация памятника Братской могилы.
Sasha: Обратил внимание, что укрытия между двориками русской батареи на февраль 1944 г. были целыми.
stranik: Sasha Не факт.. Два точно выглядят, как целые. А кот крайние походу уже разрушены. Надо смотреть на местности.
Radhost: «Также освещается интересная гипотеза относительно взятия Маслова в плен.» Гипотеза ошибочная, Мирослав Эдуардович Морозов это признал. Он указал мне на запись в документах Кригсмарине за 15 февраля: "Am Nachmittag vereinzelte Inf-.Kämpfe mit ein gesickerten Feindgruppen im Wäldgelände Nähe Battr. Mereküla." Перевод:"После обеда отдельные[местами] пехотные бои с просочившимися вражескими группами в лесистой местности возле батареи Мерикюла." Где это могло происходить?
Radhost: Мы c Александром Ефремовым ему разъяснили, что участником десанта был ещё один майор, Синьков. Дал ему ссылку на этот форум. Его главное направление - нарушение и оборона морских коммуникаций (действия ПЛ, ВВС, ТКА против конвоев и оборона от них) для каждой из сторон. Получил от него некоторые новые материалы по десанту, которых у меня прежде не было.
Radhost: Vangide hulgas leidus haavatutena mitmeid maandumisoperatsiooni juhte, kelle ülekuulamine lähimas välilaatsaretis rikastas Saksa väejuhatust masendavate andmetega. Haavatuna vangilangenud maandumisüksuse politruk major Pavel Sinkov jutustas järgmist: „Mis minu elu- ja teenistuskäiku puutub, siis pole selles midagi erilist. Sündisin Tšernigovi oblastis 13. märtsil 1909. aastal. Punaväkke astusin 1929. aastal, kolm aastathiljem lõpetasin sõja-tehnikakooli ning siis määrati mind teenima raudteepataljoni. Lenini-nimelisse sõjalis-poliitilisse akadeemiasse võeti mind vastu 1937. aastal ja lõpetades selle kursuse, määrati mind 1940. aastal vanempolitrukina teenistusse Vaikse ookeani laevastikku. 1943. aastal toodi mind sealt üle punalipulise Balti mere laevastiku propagandaosakonda Kroonlinna. Pikemaajalise kandideerimise järele võeti mind komparteisse vastu a 1941. Ühe Kroonlinas asuva meredessantüksuse poliitilise juhi-na ülendati mind maloriks. 2. veebruaril s. a. sõitsime kontradmiral Zukovi korraldusel Kroonlinnast Lavansaarele, et teha ettevalmistusi Meriküla maandumisoperatsiooniks. Selle eeltööd ja ettevalmistused sündisid suure hoolikuse ja ettevaatusega, et igati tagada operatsiooni õnnestumist. Lavansaarel saime ka lähemaid juhtnööre selle kohta, mida võtta ette pärast maandumist. Maandumise juhiks määrati majori: M a s l o v, rahvuselt juut. Maandumist teostama määratud üksus kuulus 260-ndasse mereväe dessantbrigaadi ja oli saanud sellekohase erilise väljaõppe. Üksuse lahingutugevus oli 507 meest. Lavansaarelt väljusime sõjalaevadel ja maandumispaatidel 13. veebruari öösel, olles saanud käsu maanduda Meriküla juures 14. veebruari hommikul kell 5. Merel oli meil häiriv vahejutum: oskamatu ümberkäimise tõttu lõhkes meeste käes käsigranaat ja haavas raskesti kolme sõdurit. Meie operatsioon näis juba algusest peale ebaõnnestuvat. Rannast tublisti eemal sattusime juba hävitava tule alla, meie paat lasti põlema ja mehed hüppasid vette, mis seal kohal ulatus kaelani. Läbimärgadena suutsime siiski pääseda maale, kus aga sattusime hävitavasse, tulle. Saades reiest haavata, langesin ma juhikohustest välja ja pidin võimetuna pealt nägema, kuidas lühikese ajaga minu juhtimisele antud üksus täielikult hävitati. Võitluses Meriküla rannal sai surma ka operatsiooni juht juut Maslov.
Саша: А. АМЕЛИН, старший лейтенант, помощник командира БМО-503 Мерекюла Зима ударила в декабре крепкими морозами. Бухты и гавани острова Лавенсари, где базировались наши БМО, сковало льдом. Однако во второй половине января наступила оттепель. Сильные штормовые ветры взломали лед, унесли его в открытое море. В конце месяца был получен приказ о подготовке к высадке морского десанта в тыл врага. Десант, особенно зимний, операция не из простых. На «ура» ее не проведешь — это понимал каждый из нас. Понимали и то, что подготовка к нему будет серьезной. Но никто и не догадывался, что она будет столь сложной… А началась операция с того, что десантников, бойцов 260-й бригады морской пехоты, размещали по кораблям и каждому из них сразу же назначали место: кубрик, койку и рундук, место для оружия — автомата, станкового или ручного пулемета, ПТР, миномета. Море есть море, все должно иметь свое место, все — закреплено по-походному. Мы, катерники, старались показать десантникам, что и как делать; более всех в этом преуспевал наш боцман — старшина 1-й статьи Николай Осмоловский, молодой коренастый круглолицый парень. — Ну что скучаешь, голуба? Вот так надо крепить. — Он прихватывал морским узлом ствол станкового пулемета к обуху и объяснял: — От так если ослабишь узел, он и развяжется! — Это не узел, а липа. Привязывать пулемет надо крепко! — стоял на своем такой же молодой, как Осмоловский, десантник. — Ты на корабле без году неделя, а учишь меня, боцмана, — сердился Осмоловский. — На моем счету это не первый десант. Учти! Подходит кто-нибудь из морских пехотинцев. — С боцманом не спорь, он после старпома на корабле самый главный! И все становилось на свои места. Особенно это проявилось после того, как я рассказал десантникам, что боцман наш по гражданской профессии учитель. На флоте с сорокового года, успел повоевать на Ханко, получил ранение под Невской Дубровкой в 1941 году, и в сентябре 1942 года тоже. — То-то гляжу, вроде лицо знакомое! — сказал десантник, который поддержал Осмоловского в споре о порядке… Второй этап подготовки был сложнее для экипажей катеров: мы отрабатывали подход к берегу, занятому врагом, и отрабатывали стрельбу по береговым целям открытым и скрытым «за складками местности». На нем разместили макеты пушек, пулеметов и прочего. Мы выходили туда затемно, и вскоре ночь озарялась залпами пушек. Получалось не сразу и не все, но получалось. И тогда начался третий этап подготовки — выход катеров к берегу и высадка десанта. Вечером 11 февраля я зашел на БМО-505 к старшему лейтенанту Виталию Борисовичу Лозинскому. Дружба наша завязалась давно, еще в те времена, когда я пришел из морской пехоты помощником командира на БМО-318, которым командовал тогда старший лейтенант Федор Иванович Родионов. В общем-то, дружили командиры еще с училищной поры. Оба заканчивали Тихоокеанское высшее военно-морское училище. Я тоже выпустился в сорок первом, но из Каспийского училища. 30 октября 1943 года Федор Родионов погиб в бою. Память о нем была священна для нас обоих, а эта смерть сблизила нас. Каждая такая встреча начиналась с воспоминаний о Федоре Ивановиче. — Федя был умница, — всегда говорил Лозинский. — Жаль терять таких прекрасных моряков. Это был человек с большой перспективой. — Серые глаза Виталия глядели на фотографию Родионова. Она висела в ажурной рамке на переборке командирской каюты. — А ты знаешь, о чем я мечтаю сегодня?.. Хочу побывать дома, в Ленинграде. Я еще не был там после освобождения города от блокады. Хочется пройти по улицам, на которых уже закрашены все до одного прямоугольники голубого цвета, напоминающие что именно эта сторона улицы наиболее опасна при артобстреле! Я понимал, мысли Виталия, как и наши, более всего заняты предстоящей операцией. Он не однажды говорил, что уверен в успехе, что десант будет высажен. Но у всех нас не оставалось сомнений и в том, что дело будет очень сложным. — Более всего я боюсь, — волновался Лозинский, — что ударит крепкий мороз, а морским пехотинцам придется прыгать в воду и потом вступать в бой… Я уходил с БМО-505 со смешанным чувством. В нем переплетались тревога и радость. И уверенность в том, что выстоим! В те дни у меня появился еще один друг — командир взвода десантников Анатолий Любимов. Светловолосый и голубоглазый, Толя был строен и всегда подтянут, пожалуй, даже немного щеголеват, — весь его вид показывал, что это опытный офицер. Но младшему лейтенанту не было еще и девятнадцати. Из наших бесед я узнал, что он ленинградец и вместе с мамой пережил первую блокадную зиму. Потом, когда исполнилось семнадцать, добровольно ушел на фронт. Закончил школу младших лейтенантов и стал командиром взвода морских пехотинцев. Узнав о подготовке десанта, подал рапорт, и его назначили командиром того взвода, который предстояло высаживать нам. С утра 13 февраля командир БМО-508 старший лейтенант Владимир Почтаренко был вызван в штаб Островной базы. Вернулся он уже после обеда. Раздались три звонка — я вышел на палубу встречать. — Старпом, собирай экипаж! — прямо со сходни сказал он. Сигнал большого сбора, и вот уже 24 человека, тесно прижавшись друг к другу, стоят на баке. Командир, поднявшись на платформу зенитного автомата, негромким голосом сказал: — Получен приказ о высадке десантников в тыл врага. Я уверен — каждый из нас выполнит долг перед Родиной. Настал час отомстить врагу за страдания и раны города Ленина, за гибель наших товарищей. Кровь за кровь, смерть за смерть!.. Около 16 часов корабли покидали бухту. Перед нами лежал путь в 75 морских миль, и надо было за двенадцать часов преодолеть его. На рейде корабли занимали места в походном ордере — двух кильватерных колоннах: восемь БМО, два морских бронекатера и один «малый охотник». Нашему кораблю диспозиция определила место в левой колонне. Перед нами — БМО-501, за нами — БМО-509. Восемь катеров-тральщиков поставили тралы и в путь, навстречу ветру, крутой и тяжелой для наших БМО четырехбалльной волне. Водяные валы накатывались на корабли, оседали на оружии и надстройках ледяным панцирем, мокрой кашей на палубе. Я стоял в рубочном люке, высунувшись из него по пояс, и наблюдал за обстановкой. Обернулся, посмотрел за корму — вдали качались большие тральщики-угольщики, прокладывая путь через минные поля кораблям артиллерийской поддержки десанта, канонерским лодкам с их 130-миллиметровыми пушками. — Саша, спустись вниз, узнай, как там наш десант, — сказал Почтаренко. — И чтобы чайку им, погорячее! Насчет ужина и чая для морской пехоты я еще раньше дал команду нашему коку — старшему краснофлотцу Николаю Муромцеву. С этим, как я убедился, все было в порядке: и в носовом, и в кормовом кубриках ребята уже пили чай. Конечно, не все: при такой-то качке морская болезнь уложила не одного бойца. В кубрике было включено все «штатное» освещение. В его свете я обратил внимание на совсем юное, почти детское, лицо морского пехотинца, который сидел на краю рундука у самого трапа, ведшего из кубрика наверх. Сидевший рядом с ним десантник, мужественное загорелое лицо которого выдавало в нем бывалого фронтовика, вдруг обратился ко мне: — Просьба у меня к вам, товарищ старший лейтенант, — поближе к берегу нас подбросить. А то вода холодная, а непромокаемый комбинезон только по грудь. Да и фриц спать не будет. Так что вы подбросьте, а мы свое дело знаем и сделаем. Я пообещал, что все будет, как надо. А потом рассказал, что и сам воевал на сухопутном фронте. Подробно остановился на подвиге краснофлотца комсомольца Никандра Коновалова, который в бою на реке Свирь ценой жизни спас меня и еще троих офицеров… Из кубрика я поднялся на бак, к носовому орудию. В это время здесь несли боевую вахту комендор Иван Зорин и юнга Гена Достойнов, одетый по этому поводу в длинное, до пят, меховое пальто, перепоясанное широким ремнем. Катер бросало на волнах, и юнга левой рукой держался за бронещит. Взгляд его был направлен в носовой сектор правого борта — сектор его наблюдения. — Орудие к работе готово, — доложил Зорин. — Но брызги-то так и летят, и все на прицельное устройство, а оно выше щита! — Можно прикрыть его чехлом, а ствол приподнять… Вдруг конвой застопорил ход: впереди, прямо по курсу, плыло огромное ледяное поле, и катера-тральщики встали, упершись в толстый лед, им пришлось выбрать тралы. По отряду был дан сигнал лечь в дрейф. Наконец, с флагманского катера, от капитан-лейтенанта Георгия Благодарева, по линии пошел сигнал: «Дальше следовать без трального обеспечения. Впереди пойдут «ижорцы», пробиваться за ними, не отставать». «Корабли с большим трудом пробивались через сплошной лед вперед. Особенно большие трудности пришлось преодолеть тральщикам. Тральщик, которым командует офицер Хмельницкий, вышел в голову каравана и повел за собой все корабли. Тысячи трассирующих пуль и снарядов во всех направлениях пронизывали темноту ночи. Прожекторы судорожно рыскали по водной поверхности. Однако корабли шли к месту назначения… Когда вернулись в базу, командир соединения вынес благодарность офицеру Хмельницкому и всему личному составу корабля за отличную работу», — писал старшина 2-й статьи Г. Прокопенко в газете «Красный Балтийский флот» в феврале 1944 года. Тральщики сделали свое дело, и мы преодолели лед. Теперь нас ждал берег у эстонской деревни Мерекюла, на который нам предстояло высаживать десант. До места не более двух миль. Здесь район развертывания. Катера разворачиваются в строй фронта двумя эшелонами. БМО-508 — в первом. Темно, ничего не видно. Выхлопы двигателей в воду, приглушены. Катера медленно и тихо приближаются к береговой черте. Рулевой Иван Бузаев правит по компасу — ориентиров никаких. Сигнальщик Алексей Самойлов вглядывается в темноту ночи, и я сомневаюсь, видит ли он там что-нибудь вообще. — Старпом, спустись в кубрики, — говорит Почтаренко. — Дай команду десантникам, чтобы готовились. — Есть! Спускаюсь сперва в носовой кубрик. Здесь бойцы уже одеваются в прорезиненные комбинезоны. То, кто это успел сделать, вставляют запалы в гранаты, проверяют оружие. Спокойно и без суеты люди готовятся к бою. Толя Любимов отдает последние распоряжения. Все то же самое делается и в кормовом кубрике. Прямо по курсу черной полосой по темному небу просматривается берег. Изредка на нем вспыхивают разноцветные ракеты, мелькают блики отпей. Я стою на мостике и думаю о том, что этот самый берег надвигается неумолимо — отмелями в воде, высокими скалами на суше. Там враг. На баке, у форштевня, с футштоком Иван Зорин. — Глубина два метра… Полтора… Метр двадцать… — докладывает Иван… — Бронетанкер БК-102 вышел вперед! — докладывает сигнальщик Самойлов. «У бронетанкера меньше осадка, крепче броня, лучше оружие — танковые башни у него, — размышлял я. — Ему и идти впереди. Он и к берегу может подойти ближе нашего». К этому времени на осте начал робко прорезаться рассвет. В его полусвете мы увидели, как с БК-102 прыгают в воду десантники, как они выходят на берег и растекаются по нему. Далеко справа виднелись Синие горы. Там у врага дальнобойные орудия. — Десанту наверх! — приказал Почтаренко. Где-то через полминуты морские пехотинцы были на палубе. — Старпом, сходню за борт! Большая и тяжелая сходня — два бревна и дощатый настил — «разовая сходня», как ее называли, — на переходе лежала закрепленной прямо на баке. Подскочили комендоры, боцман, — миг — и она легла с форштевня на грунт. И в то же мгновение ожил берег: по катерам ударили пушки и пулеметы, темноту прибрежной полосы прорезали лучи прожекторов. Стало совсем светло. Ответом с моря пророкотал первый залп канлодок. Снаряды пролетели над нами, их разрывы поднялись наверху, в скалах. И вдруг — оглушительной силы взрыв где-то рядом. Над нами полетели какие-то обломки. Подумалось, что вражеский снаряд попал в топливную цистерну одного из катеров. — Огонь по ближнему прожектору! — приказал Почтаренко. Носовой автомат дал очередь, прожектор погас. — Вперед! — крикнул десантникам Любимов. Но, едва первый десантник шагнул на сходню, у самого нашего форштевня поднялся всплеск разрыва. Катер обдало водой и грязью. По боевой рубке резанули осколки. Рядом со мной на палубу повалился грузный коренастый десантник. А я сам почувствовал, что обожгло левую руку у плеча и потом что-то горячее поползло вниз по руке. Энергично пошевелил пальцами, они действовали, Значит, все в порядке. Уже после боя я обнаружил, что осколок пробил рукава полушубка, ватника, кителя, свитера и рубахи, посадил хороший синяк и, ослабевший, сполз почти до кисти — там я его и нашел. Но это — потом. Сейчас же десантники на миг замешкались. И тут я увидел, что наш кок Коля Муромцев, высокий, худой и сутулый парень, спрыгнул в воду, поправил сходню и махнул рукой: давай! И десант пошел. Снова ударили наш автомат, пулеметы ДШК. Огонь еще более ободрил десантников. Последним на берег сбегал Любимов; перед этим он крепко сжал мне руку и сказал: «До встречи в Ленинграде!» Встретиться нам не пришлось. Тяжелую сходню спихнули за борт. Катер отходил задним ходом, поддерживая огнем морскую пехоту. Маневрируя, отходили от берега другие БМО и бронекатера. С возвышенностей по кораблям стреляли немецкие батареи, оставаться далее на месте было рискованно. Бронекатера отвечали врагу из своих башен, мы тоже старались в меру своих возможностей и дальности стрельбы пушек и ДШК. — Товарищ командир! — Из нижнего рубочного люка выглядывал радист. — Приказано поставить дымзавесу и лечь на курс отхода. — Ну, раз так, то на берегу все в порядке! — И карие глаза Почтаренко впервые за эти двое суток озарила улыбка. — А ты знаешь задачу десанта, старпом? — Он должен выйти немцам в тыл, с фронта ударит армия. — Верно. Тридцатый гвардейский корпус. — Товарищ командир! — Снова снизу выглядывал радист. — Получено радиодонесение: при подходе к берегу получил повреждение один из наших катеров. Корабль потерял ход и сел на грунт. БМО-505 пошел на выручку. Командир БМО-508 остается за старшего. Подписал капитан-лейтенант Благодарев. …БМО-505 был уже почти у цели, когда в его рубку ударил тяжелый снаряд. Замертво упал старший лейтенант Лозинский, получили ранения капитан-лейтенант Благодарев, помощник командира младший лейтенант Михаил Рокин. Серьезные повреждения имел и сам катер. Сложилась критическая обстановка, в которой секунды промедления могли стоить жизни как кораблю, так и его экипажу. Раненный, Михаил Рокин, превозмогая страшную боль, не растерялся — он принял командование на себя. Прикрывшись дымовой завесой, БМО-505 вышел из-под огня и благополучно добрался до Лавенсари. Около четырнадцати часов 14 февраля 1944 года все корабли — канлодки, тральщики, морские бронекатера и «охотники» — снялись с дрейфа. В назначенное время конвой прибыл на Лавенсари… Здесь я узнал о гибели моего друга старшего лейтенанта Виталия Лозинского. И еще о том, что взорвался БМО-511, которым командовал старший лейтенант Александр Быков. Спаслось лишь семь человек из двадцати четырех… Так закончилась для нас операция по высадке десанта, ушедшего хмурым утром 14 февраля 1944 года к деревне Мерекюла и — в бессмертие.
Саша: Репортаж из военной молодости. Часть 2 Владимир Гринспон МЕРЕКЮЛА Зима 1944 года принесла ряд знаменательных изменений. В конце января были окончательно разбиты и отброшены прочь от стен Ленинграда германские войска, блокировавшие город и флот почти три года. Части 2-й ударной армии, наступавшие вдоль побережья Финского залива, в ходе разгрома немецко-фашистских войск, входивших в группу армий “Север”, уничтожили части противника на Ораниенбаумском участке Ленинградского фронта и 3-го февраля вышли на рубеж реки Нарова на всем ее протяжении (78 км) от Чудского озера до побережья Нарвского залива. Для немецкого командования начало освобождения советской армией Прибалтики означало неминуемое приближение следующего этапа войны — перенос ее на территорию райха. Поэтому фашисты воткнули на семидесятикилометровый участок реки от истока до На- ровы одиннадцать отборных дивизий. После неудачных попыток прорвать фронт под Нарвой, совместное решение командования Ленфронтаи Балтфронта выработало план: высадить тактический десант с моря в тылу обороны противника. Усиленный батальон морских пехотинцев численностью более пятисот автоматчиков должен был на тринадцати катерах быть высажен западнее устья реки Наровы. Высадка должна была произойти у старинного замка Мерекюла, после чего батальон должен был прорваться к железной дороге Ленинград— Таллин, перерезать ее у станции Аувере, удерживать до подхода наших войск, которым вменялось в задачу в это же время форсировать реку Нарова. Для высадки десанта были выделены восемь катеров БМО, четыре бронекатера и один деревянный МО, который должен был высадить командира десанта и его штаб. Командиром высадки назначили нашего командира соединения Охраны Водного Района (ОВР) — капитана второго ранга Горбачева. Тринадцатого февраля 1944 года мы приняли десантников с их вооружением и в 16.00 снялись из бухты Hoppe-Капеллахт к месту высадки. Нашему выходу предшествовала оттепель и крепкий южный ветер, взломавший лед и очистивший от него Нарвский залив. Надо сказать, что операции по высадке десанта всегда предшествует солидная оперативная подготовка: занятия с офицерами, тренировки совместно с десантниками и отдельно, проработка запасных вариантов и многое другое. Кроме того, у каждого командира находится, о чем поговорить с подчиненными. У меня среди прочих забот была одна, доходящая до степени предрассудка: не пить перед боем. Так и теперь — с утра зашел на соседний бэмо номер 505 к командиру Виталию Лозинскому. Тот сидит печальный, перед ним рюмка. “Садись, выпьем перед делом!” Отвечаю, что не буду, да и тебе не советую! Между прочим, Виталий перед выходом из завода женился, с неделю, не больше, с невестой пожил, а тут такая безнадега в голосе: “Садись, все равно уж...” Так и ушел я, не сумев внушить товарищу уверенность в благополучном исходе операции. Зашел на другой катер. Там два командира собрались Сергей Воронин и Михаил Быков (БМО-176 и -177). И опять: садись, выпьем. И не то, чтобы допьяна пили или меня хотели напоить, нет, тут обстановка была чисто ритуальная. И мне неудобно — не лицемер и, вообще-то, не чуждаюсь компании с чаркой... Но перед боем.. Тут предубеждение сильнее меня. Возвратился на свой катер, гляжу, боцман два больших чайника тащит, улыбается — перед делом всегда вперед, авансом выдают “наркомовский паек” — спирт. Моряки плотоядно улыбаются, руки потирают: предстоит выпивка! Я, как могсерьезно, предупредил: кто хочет живым остаться после боя — не прикладывайтесь к спиртному. Советским морякам для храбрости не пристало хлебать водяру. Собственную отвагу надо иметь. А мне поверьте: я уже столько насмотрелся, как здоровые парни после рюмки в бою ни за грош пропадали. Вроде и не пьян, а пригнуться вовремя не успевают или врага ударом опередить. Реакцию нормальную теряют. Поэтому советую: если уж отдать свою молодую жизнь в бою с врагом, то не по собственной глупости! А выполним боевую задачу — я сам с каждым выпью! Обещаю. Как будто подействовало. Тут пришел ко мне старый приятель по училищу и соратник — командир двухбашенного бронекатера БК-102 Дима Богоявленский, высокий черноволосый парень, чуточку смахивающий на Корнея Чуковского в молодости. Сам родом из Батуми, даже говорит, когда волнуется, с акцентом. Он ведь школу на грузинском заканчивал. Мы с ним давно дружили. Признаюсь по секрету — даже породнились — крестным отцом у моего первенца Вовки Дима записан. Правда, Вовка сейчас уже не Вовка, а Владимир Маркович и возглавляет солидное предприятие на Таймыре. Но это — к слову. Дима явился не только для того, чтобы обменяться пожеланиями удачи в бою, но и, так сказать, с вполне конструктивным предложением. — Не знаю, как ты, — начал он, — а я уже убедился, что в каждом морском десанте большой вред происходит от обязательной паузы перед броском на берег. Вот смотри, — он набросал походный ордер, — вот мы идем в кильватерном строю... Вот ты, — он поставил над условным корабликом номер “514", — на четвертом месте, — а вот я, — и он изобразил цифры ”102", — на десятом месте. Теперь... За две мили от места высадки мы перестраиваемся в линию фронта. Он педантично нарисовал катера, повернувшиеся фронтом к береговой черте, и проставил их номера. — Вот, получается такая картина! — Дима полюбовался схемой и продолжал: — Тут, поверь моему опыту, я заметил и на Ладоге, и в Усть-Тосненской высадке: ни один командир не решается взять на себя инициативу — приблизиться первым к берегу. И поскольку Горбачев указал на иструктаже, помнишь? — что с момента перестроения в линию фронта каждый командир маневрирует самостоятельно — и это правильно — каждый сам видит опасности на своем пути к берегу — мели, мины, мало ли что еще! И каждый сам их избегает... Правильно! Но тут начинает действовать эффект, так сказать, психологический. Все замедляют движение почти до стопа. Вот в этот момент я предлагаю нам с тобой взять инициативу на себя. Мы увеличиваем скорость и сближаемся друг с другом впереди линии фронта. Которая будет к тому времени нарушена. А Горбачев на своем МО будет метаться позади линии фронта и материть командиров, чтоб шли вперед. Получится и общая польза, противник не успеет очухаться, и мы с тобой сможем спокойно, без давки, пробираться к прилавку, то бишь — к берегу, избежав камней и других неудобств. Понял? Я постепенно усваивал мысль товарища. Его идея была заманчива. О том, что у него был уже опыт участия в десантных операциях, я знал. — Мысль толковая... Но как же мы сумеем опознать друг друга в темноте? Может, кто-нибудь еще решит прибавить ход? А всякие переговоры средствами связи до высадки запрещены... — А вот для этого я принес тебе подарок: на, держи... И Дима вытащил из чемодана и подал мне громадный военно-морской флаг. — Ого, да это не иначе как с крейсера снял... — С нашего интенданта. Он их приготовил для украшения клуба моряков в день Красной Армии. Я одолжил два с возвратом. Вот это и будет нашим опознавательным сигналом. Карги?(хорошо). — Ки, батоно(да господин) , — ответил я знакомым по общению с однокурсниками-грузинами словечком. Флаги сыграли свою отведенную им роль. Они оказались как раз по высоте наших катерных мачт. Хочу упредить упрек бдительного читателя: в военное время флаг несут постоянно и на ночь не спускают. В этот момент вахтенный сообщил: “Прибыли десантники для посадки”. Богоявленский отправился на свой катер, а я занялся размещением десантников. Взвод морпехоты разместился быстро, без суеты и галдежа. Чувствовалась хорошая отработка и высокая дисциплина. В походе морские пехотинцы на палубу не выходили и ничем не докучали команде. В 16.00, как я уже упоминал, группа катеров с десантом вышла из гавани. За нами снимались и выходили силы обеспечения — три канонерские лодки “Москва”, “Волга” и “Амгунь” с несколькими сторожевиками и тральщиками. Добросовестности ради, отметим, что все эти “корабли боевого обеспечения” были старыми, переоборудованными для военных целей тихоходными-калошами и ничего, кроме лишней мороки, мы от них в этой операции не имели. Во-первых, сразу после нашего выхода из базы ветер сменил направление: задул крепкий норд. Лед, выгнанный с залива в финские шхеры, стал интенсивно возвращаться на прежнее место — в Нарвскую губу. Широкие, тихоходные канлодки — а попросту, вооруженные артиллерией грунтоотвозные шаланды ("грязнухи" на матросском жаргоне) — стали застревать во льду и сразу отстали. Они прибыли, когда высадка десанта закончилась и в деле не участвовали. А ведь у них была и вторая задача: освобождать засрявшие во льду катера! Ночь была с полным отсутствием видимости. Приходилось двигаться не дальше пятидесяти метров от впереди идущего мателота . Поэтому каждый держал своему ведущему “уступом”, а не прямо в корму, чтобы не врезаться, если тот внезапно сбавит ход. На судах впереди горели только бортовые красный и зеленый огоньки и ослабленный синим светофильтром кормовой гакоботный. Для контроля своего места пользовались табличкой, на которой были указаны точки, с которых две прожекторные автомашины в определенные моменты давали вспышки лучей вверх, разъезжая по острову. Маяки включать избегали, чтобы не внушить подозрение неприятельской разведке. Помощник Керимов каждые полчаса обходил катер, докладывал об обстановке: — Личный состав на постах. Наблюдатели в своих секторах ничего не отмечают. Акустик прослушал подводные сектора — тихо. Огней нет, светомаскировка соблюдается. — Что десантники делают? — Поют, товарищ командир. Хорошо поют. “Спустилась ночь над бурым Черным морем”. — Хорошо, Абдул-Гамид, спасибо. Только “над бурным”, а не “бурым”. У нас уговор: поправлять ему все ошибки в русском языке. При его желании и железной настойчивости успехи не замедлили сказаться. Только при волнении у него появлялись в речи гортанные придыхания, характерные для кавказских языков. В ответ он пытался научить меня своим горским песням. Помню до сих пор, одна из них, шуточная начиналась так: “Гой, урманым, гой, урманым, фойтоны мендер маным”. Что означало: “Ой, армянин, покатай меня в фаэтоне”. Впрочем, в тот предутренний час мне было не до песен. А вот и ожидаемый сигнал: от флагмана по направлению строя включен узкий луч красного фонаря: исполнительный! Начинаем поворот влево на девяносто градусов от прежнего курса. Малый ход! И подошедшему механику: перейти на подводный выхлоп! Помощнику: десанту приготовиться к высадке! Начавшаяся на палубе бесшумная возня указывает на то, что мои команды выполняются. Одновременно обращаю внимание на то, что, не смотря на уменьшенную до малого хода скорость, соседи справа и слева начинают отставать. Вот уже они позади на добрых два корпуса. Значит, прав был Богоявленский... Но где же он? И тут на чуть-чуть посветлевшей восточной стороне неба вижу низкий силуэт бронекатера с приземистой плоской рубкой под громадным полотнищем крейсерского флага. Дима нас заметил и ложится на параллельный курс. Расстояние между нами метров сто. Уменьшаю ход до “самого малого” — и так остальные катера уже не видны, чуть- чуть проблескивают отличительные бортовые огни. Черная стена леса уже ясно вырисовывается перед парой бесшумно стремящихся к берегу катеров. Плавающий лед давно остался за кормой. Он еще добрых несколько часов будет в пути. Подходит помощник: — Десант готов. Подходим через восемнадцать минут. Место высадки прямо по курсу. Грунт — песок. Больших камней нет. Можно носом врезаться до одного метра. И тут в бесшумной, отработанной, продуманной суматохе подхода к последней черте, за которой — бой, я понял, что рад всей этой череде набегающих забот, вопросов, решений, не оставляющих времени для страха. Потому что страх, он здесь, рядом, он только и ждет своего момента, чтобы овладеть твоей душой. И нет для страха лучше условий, чем безделье. Нет в мозгу конструктивных идей — им овладевает воображение. И паника. Думаете, со мной не случалось? Как бы не так... Но вот уже можно различить светлую полосу пляжа между морем илесом. Аони молчат... Неужели... Неужели, нет обороны? Мелькают одна за другой разные абсурдные мысли. Подбегает Керимов: — Командир! Стоп надо, мелко уже... Оглядываюсь на указатель глубин на эхолоте. Два метра под килем. Пожалуй, дойдем на стопе, не то как бы не засесть... И тут вдруг наступает развязка тягостному, почти невыносимому ожиданию... Очередь сорокамиллиметрового автомата прямо против нас, но проходит гораздо выше. Одновременно вспыхивает слепящий огонь прожектора с берега. В то же время чувствую мягкое шуршанье песка под корпусом и влекущее вперед такое же мягкое давление инерции. — Открыть огонь по огневым точкам! — кричу во весь голос. И тотчас прямо в уши ворвался грохот спаренного ДШК, которым управляет сигнальщик Подоров с турели, расположенной как раз над моей головой. С берега светят уже несколько прожекторов и бьют, кроме автоматов и стрелкового оружия, орудия средних калибров, — я узнаю по звукам разрывов. Десант сноровисто выгружается. Вижу, что кроме сбегающих по сходне, некоторые десантники спрыгивают прямое борта в неглубокую — с полметра — воду по носу катера .Слева врезается в берег соседний катер. Сто второй Богоявленского высаживает десант метрах в пятидесяти справа. Начал вести огонь из своих башенных пушек — значит, десант сошел. Сейчас и наш десант сойдет, думаю. Поворачиваюсь к Подорову и, поскольку слов среди этой какофонии нельзя расслышать, трогаю его за колено и показываю на свой глаз. Он кивает: ясно, бить по прожектору. В этот же момент вижу, что Керимов подает сигнал двумя руками: конец, пошли! Даю малый назад, катер легко снимается и скользит назад. В этот момент чувствую сильный удар по темени, чувствую, что ноги мои подгибаются и лбом стукаюсь о броневую крышку люка, сквозь который по пояс выглядывает фигура командира на ходу. Предполагалось, что в минуты опасности командир спускается в люк и захлопывает броняшку. В действительности, насколько я знаю, этот прием никогда не применялся. — Товарищ командир, что с вами? — бросился поддержать меня рулевой Савва Широкий. Но я уже выпрямился, опустил руку в люк и показал Савве, чтобы он отвел руль вправо. Какофония боя нарастала. С берега били, как я понял, в основном, по еще не подошедшим к береговой черте, обстреливая их ураганным огнем и слепя прожекторами. Пощупал темя: шишка с половину яйца. Крови как будто нет, я даже понюхал руку. Ничего, после разберемся! В этот момент взрыв и пожар, вспыхнувший мгновенно, в полумиле к востоку у самой береговой черты потряс воздух, вспыхнувшее яркое пламя свидетельствовало о том, что взорвались запасы горючего. Тотчас голос радиста снизу прокричал: — Товарищ командир! Бэмо сто семьдесят семь взорвался! Судя по взрыву, вряд ли можно чем-то помочь... Разворачиваемся, даем малый ход вперед. До точки сбора полторы мили. В это время радист снова кричит снизу: — Товарищ командир! Сто семьдесят шестой сидит на камнях. Сняться не в состоянии! — Вызывай “Зарю”, скажи: “Четырнадцатый закончил выгрузку, готов идти на помощь семьдесят шестому”. — Ясно! Вызываю! И через несколько минут радист докладывает: — Командир ОВРа сказал: “Всем идти на точку сбора”. Там и сто второй просится идти на помощь, и пятьсот седьмой... Горбачев передал на сто семьдесят шестой: “Команде покинуть катер, присоединиться к десанту”. Что еще передать? — Ничего не надо! Продолжайте слушать! В начинающемся рассвете катера собираются в точке сбора. Бой кипит уже на берегу, между немецкими войсками и десантом, пробивающимся в направлении станции Аувере. У всех катерников теперь одна мысль: как там они? За короткое время перехода успели сдружиться, обменялись нехитрыми фронтовыми сувенирами: “Махнем не глядя, как на фронте говорят”... На командирском столе осталась невзрачная, но дорогая сердцу книжечка: И. В. Сталин “О Великой Отечественной войне советского народа”. На обложке подписи всего десантного взвода. Строимся в кильватерную колонну для следования “домой” — на Лавенсаари. В строю на две единицы меньше, чем было. Тут-то и появляется отряд “корабельной поддержки”. Наступивший рассвет позволяет противнику открыть огонь по судам “поддержки”, которые вслед за катерами делают разворот для следования в базу. Один снаряд попадает в корму сторожевому кораблю “Зарница” — “мобилизованному” из малых гражданских судов-"уголыциков". Читаем семафор командира “Зарницы” на флагманский катер: “...потерь не имею, повреждена кормовая надпись”. Смеемся: легко отделался! Радист приносит “радиоперехваты” — донесения командиров катеров. Неизвестно, спасся ли кто-нибудь с бэмо-176 и -177 — командиров Сергея Сергеича Воронина (он был самый старший из нас, и мы к нему обращались по отчеству) и Михаила Быкова. Трагически сложилась судьба Виталия Лозинского. Ему, высадившему в порядке свой взвод, приказал комадир высадки оказать помощь в высадке десанта бронекатеру БК-101, у которого, по донесению его командира, “заклинило руль” и он не мог поэтому осуществить высадку десанта. Я бы на месте Виталия взял его “под мышку” — то есть “лагом” (борт о борт), как говорят моряки, и подтащил бы к берегу. Виталий же решил принять морских пехотинцев на свой борт. При подходе к берегу снаряд из немецкой пушки попал Виталию в грудь. Погибло еще несколько моряков. Катер привел в базу помощник командира — младший лейтенант Рокин (которого все авторы, черпающие свои сведения из “ Хроники боевых действий флота ”, называют “ Кокин ”). Рокин, между прочим, был первым морским офицером из таймырских ненцев. Бедняга Виталий! Вот и не верь предчувствиям! Я все еще слышу его голос: “А, все равно...” Говорят, жена его очень тяжело провожала в путь. Бедняжка, неделю всего пришлось им пожить вместе. А похоронен на далеком не знакомом ей острове, куда нескоро откроется путь! Такие мысли невольно перекатывались в сознании среди непрерывных забот моей вахты — до конца операции я не сходил с мостика, держась на нервном подъеме, не ощущал особенной усталости. Впрочем, и другие моряки отдыхали урывками и не помногу. Радист то и дело сообщал “перехваты” из ультракоротковолнового обмена. Потери оказались и на других катерах. Надо сказать, что ни у меня, ни у Димы Богоявленского на катерах никто не пострадал. А впрочем.., ведь я уже обмолвился о своей странной контузии при высадке. Итак, возвратимся к тому моменту, когда во время высадки десанта я ощутил крепкий удар по темени и нащупал здоровенную и достаточно болезненную шишку. Когда малость рассвело и мы легли в дрейф в точке сбора, я наконец получил возможность заняться своим повреждением. Шишка по-прежнему болела, особенно при прикосновении. — Погляди, Савва, — обратился я к рулевому, — что у меня там на затылке? Рулевой взглянул и не без удивления констатировал: — Там у вас печать, товарищ командир! — Что ты несешь? Какая печать? — Обыкновенная. Круглая. С буквами... Что за чертовщина, думаю. — Ну-ка, достань мне два зеркальца! — говорю. Принес Савва Широкий два зеркальца из кубрика. Гляжу: и в самом деле — печать! Опухоль, а на ней оттиснуты два концентрических круга и между ними буквы или цифры — неразборчиво. Мне стало не по себе. Думаю: а вдруг это то самое “новое оружие”, которое фрицы грозятся вот-вот применить? Может, от него, действительно, вначале печать вскакивает, а потом, часов через шесть — бряк! И опрокинулся... Правду сказать, совсем от этих мыслей тошно мне стало. А тут еще гильза стреляная от крупнокалиберного пулемета под ногу попалась, чуть не упал... Кричу возмущенно сигнальщику Подорову: —Я тебе сколько раз говорил, чтобы гильзоотвод не отсоединял! Смотри, сколько гильз в рубку набросал! И тут рулевой обрадованно восклицает: — А ну-ка, дайте я вам примерю! — и прикладывает здоровенную гильзу к моему затылку. — Вот она! Как здесь была! Вот эта увесистая, горячая гильза, вылетая из ствола, когда стрелок развернул его в сторону прожектора, припечатала мой высоко подстриженный затылок! Обратный путь оказался гораздо тяжелее. Окрепший северный ветер и смерзшийся плотный лед заставили весь караван с трудом пробивать себе дорогу. Мне досталось от мороза в первую очередь на моем подвесном сиденье в люке. Выручали запасные рукавицы, которые грелись на коллекторах в машинном отделении. Юнга-моторист через каждые полчаса менял их, унося застывшие на морозе на подогрев. По временам для “согреву” мне подавали кружку крепкого, горячего чая. Три раза в сутки подавалась трапеза: порция жареной американской консервированной колбасы. В дополнение к описанию походного быта необходимо сказать о том непрерывном напряжении, в котором держало ожидание нападения вражеской авиации или подрыва на мине. Погода прояснилась и дважды уже приходилось вызывать свои истребители с островного аэродрома. Когда, наконец, глубокой ночью прибыли в базу, контр-адмирал Жуков приказал дать отдых — сутки — всем участникам экспедиции. Сойдя со своего насеста, я с удивлением ощутил, что меня водит и покачивает непонятная сила. Понял, что это реакция на чрезмерное напряжение боя и пути. Тут внимание мое привлек боцман Куликов, который спустился в крошечный тамбур между каютой командира, радиорубкой и рубкой гидроакустика. Он спустил сюда табуретку, на которую собирался установить ведро с водой. — Это зачем? — спрашиваю. — Чтобы запивать спирт, — невозмутимо отвечает боцман. Вспоминаю об идиотском обещании — “с каждым выпью”, — которое опрометчиво дал боцману для того, чтобы предотвратить выпивку перед боем, — чего я суеверно боялся. Что ж... Давши слово, разбейся в лепешку... Началась жуткая церемония. Хорошо, что перед моим отходом на Лавенсаари, моя невеста (а последние пятьдесят два года — жена) Рая во время боев на Синявинских высотах нашла в немецком блиндаже стаканчик — маленькую чарочку с подстаканником черного серебра в виде обвившей его лозы с листочками. Церемония проходила так: спустившемуся в тамбур моряку боцман подносил стакан со стаграммовой порцией разбавленного до 50° спирта, затем плескал мне в стаканчик. Я чокался и говорил что-нибудь, вроде: “За победу над врагом!” И так двадцать два раза! (себя не считаю и юнгу непьющего тоже). Да, забыл сказать: на операцию нам дали политрука Усова в комиссары. Но его не смогли разыскать. Скорее всего, он перед выпивкой тактично улетучился. Помню, затем я позавтракал — колбаса с поджаренным хлебом. И окунулся в сон. Не знаю, был ли я пьян (во сне), но когда проснулся, чувствовал себя свежим, отдохнувшим и не хотел поверить, что проспал двадцать часов. За это время были уточнены наши потери: команда БМО-177 погибла полностью. На БМО-176 погибли те, кто пытался добраться до берега вплавь, — он застрял на камнях в ста метрах от берега, где глубины были более двух метров. Сказалась ошибка в счислении места. На катере осталось семь человек. Они отсиделись в форпике пока немецкая артиллерия двое суток расстреливала катер. Когда выгорел бензин, противник счел экипаж уничтоженным и прекратил огонь и наблюдение. К этому времени залив занесло плавающим льдом. Перебираясь со льдины на льдину, пять моряков пересекли залив и вышли в расположение наших войск. Двое утонули. К сожалению, наши войска не сумели форсировать Нарову. Их попытки были отражены врагом. На уничтожение десанта немцы бросили дивизию. Бои длились более двух недель. Вышло из вражеского кольца пять человек, да столько же вернулось после войны уцелевших в плену. Через несколько дней мы снова совершили поход на место высадки с целью снять уцелевших десантников или оказать им огневую поддержку, но никого, кроме открывших по катерам огонь батарей противника, не обнаружили. Последние десантники сражались вдалеке от берега в окружении.
полная версия страницы